Матрица Бориса Годунова: поиски национальной идеи

В 90-ые годы в России было одно развлечение — «поиск национальной идеи», которое сопровождалось перелопачиванием истории в поисках «национальных символов». Новая власть не знала к чему «прислониться» — только бы не к «советскому», поэтому копали во времена «царские», а там — историографический миф Романовых. А в мифах — «гладко на бумаге, но забыли про овраги», что влечёт за собой постоянное «наступление на одни и те же грабли». Ведь «историю пишут победители», выставляя при этом своих оппонентов и конкурентов явно недостойными победы, слабыми и противоречивыми. Борис Годунов — один из таких конкурентов.

Каков был реальный Борис Годунов и как его изобразили в истории и в недавно прошедшем по ТВ сериале? В какое время Годунов управлял страной, какое наследство ему досталось и что он сам оставил после себя? 

Мы открываем цикл статей, посвящённых Борису Годунову, его времени, одноимённому сериалу и пропаганде, которая содержится и в «романовской истории» и в телефильме. Все статьи будут выходить под общим заголовком «Матрица Бориса Годунова», о которой тоже будет разговор, особенно, в свете того, что Владимир Путин во многом — возможный «актёр» в этой матрице.

Поиск национальной идеи и символов

Начиная с нулевых годов, в России с новой силой начался поиск национальной идеи и нового события, которое могло бы считаться осевым, стать отправной точкой для формирования современного российского общества и государственной идентичности. При этом после отказа от идеалов советского общества различные общественные силы начали поиск ответа на вопрос «Куда ж нам плыть?». Было очевидно, что старые знаковые даты, подобные 7-ому ноября уже не соответствуют ни новой необуржуазной идеологии общества, ни властным группам в «элите». В частности, начиная с «перестройки» несравнимо выросло влияние РПЦ, а между различными национальностями нашей страны всё больше проявлялось отчуждение, обострились ранее существовавшие национальные проблемы, создавались, а в ряде случаев вновь возникали казалось бы давно изжитые ростки сепаратизма. Возникал естественный вопрос — а есть ли историческое событие, которое может сплотить и объединить народы нашей страны, и где его искать? Представляется, что у власти было два пути: 

• или инициировать общественную дискуссию по осмыслению исторического пути в поиске идеалов, которые воплотила в себе Русская цивилизация, 
• или же конструировать идею сверху. 

Если вспомнить начало нулевых, то следует признать, что к широкой дискуссии поляризованное общество было не готово, после «лихих 90-х» была сильна концептуальная неопределённость, состояние многих людей можно было охарактеризовать пословицей «не до жиру, быть бы живу». В той ситуации власть выбрала путь сплочения общества без обсуждения национальной идеи, назначив событие, которое бы формально всех устраивало. При этом забыли высказывание о том, что «Благими намерениями выкладывается дорога в ад» и невозможность положения, когда «и овцы целы, и волки сыты», так как волки, скорее всего, уже съели собаку или пастуха. 

Вместо Дня Октябрьской революции, 7 ноября была выбрана дата 4 ноября. В этот день в 1612 году второе ополчение Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, заняло Белый город в Москве и окружило польский гарнизон гетмана Ходкевича в Кремле, после чего сдача поляков стала вопросом времени. Так как в составе ополчения принимали участие представители различных религий всех народов Волжского бассейна, а в результате ополчения Россия не только преодолела Смуту (по крайней мере, официально), но и переродилась под властью новой династии Романовых, то формально, если не вдаваться в детали, новый праздник должен был устроить всех — по официальной версии все народы страны сплотились против общего врага в лице интервентов, 4 ноября — в день обретения Казанской иконы Божьей матери, образ которой был почитаем Романовыми, что устраивало как представителей РПЦ, так и монархистов. Либералов привлекли фактом отказа от советского прошлого, «почвенникам» пытались представить эту дату, как начало единения и возрождения всех народов России на новом этапе. Впервые праздник торжественно отметили в 2005 году. Однако, судя по социологическим опросам, праздник не спешит укорениться в обществе современной России. В 2017 году газета «Коммерсант» решила сделать социологический срез предпочтений общества, связанных с Днём народного единства.

Итоги таковы: 

«Граждане плохо понимают, что отмечают 4 ноября (праздник учреждён в 2005 году). Только 12% опрошенных знают его точное название — День народного единства. Чаще всего люди уверены, что это «день единства» (13%). 8% готовы праздновать день независимости России. Для 4% уже сейчас будет отмечаться день Конституции. Есть те, кто считает, что Россия отмечает «день освобождения от поляков» (1% при статистической погрешности опросов 2,5%). 2% респондентов считает, что с 7 на 4 ноября перенесена годовщина Октябрьской революции.
В целом же 43% респондентов не помнят или не знают, как называется праздник 4 ноября. Этот показатель постоянно колеблется. В 2008-м тех, кто «не помнит — не знает»,  было 48%, а год спустя их стало больше — 52%. По данным ВЦИОМа, 79% респондентов считают «важным» отмечать праздники наподобие Дня народного единства. Для 16% этот ритуал «не важен». Ещё 5% затрудняются с ответом». 

Глава департамента исследований ВЦИОМа Степан Львов пояснил: 

«В этом есть некий парадокс, люди признают безусловную важность государственных праздников, но когда речь заходит о личном участии, рассматривают их как дополнительный день отдыха, а не как сеанс приобщения к истории и духу патриотизма». 

Социолог полагает, что совершенно не обязательно всем россиянам «выходить на праздничные шествия и митинги, ходить на парады и народные гуляния». 

«В советские времена не бывало гос. праздников без семейных застолий, — напоминает Львов. — Радость человеческого общения не может быть заменена официальной риторикой».

Странно, что по прошествии тринадцати лет число граждан, плохо представляющих его событийную подоплёку, не уменьшается. И это при выделении колоссальных средств на поддержку просветительских программ и мероприятий, связанных с этим днём. А мотивировать этот праздник «радостью человеческих застолий»,  по меньшей мере, некорректно. То есть, несмотря на пропаганду народного единства, многие люди не находят себе в нём места и не понимают, что они отмечают. Но это только часть проблемы, так как, если рассмотреть эту дату непредвзято, то вопросов возникает только больше. Прежде всего: правильно ли мы понимаем само явление Смуты и как события того периода можно отразить в нашей сегодняшней жизни? И далее — верно ли оценивать этот многогранный период только лишь с позиции «воспитания чувства патриотизма»? 

Романовы и лидеры Второго ополчения

Для начала, заметим, что избрание на престол Михаила Романова и, как следствие, — воцарение династии Романовых, которые якобы и восстановили связь Московского царства Калитовичей с новой Россией, начавшей активно формироваться при них, трактуется сегодня как наилучший вариант развития страны. И «почвенники»,  и представители РПЦ едины в том, что новая династия не только спасла страну от полного уничтожения, но и продолжила курс предыдущей династии как во внутренней, так и во внешней политике. При этом такие процессы, как церковный Раскол и подавление любого иного религиозного инакомыслия, изнурительная война с Польшей и Османской империей за земли нынешней Украины, увеличение числа восстаний в XVII-ом веке и превращение большей части населения в «тяглых» (по сути внедрение рабовладения) либо умалчиваются, либо трактуются, как во многом вынужденные и необходимые для дальнейшего развития страны. 

Здесь можно задать вопрос: а почему тогда представители династии Романовых на протяжении трёхсот лет правления не считали нужным назначить день своего судьбоносного избрания в качестве общеимперского праздника? День иконы Казанской Божьей матери, как покровительницы и оберега правящего дома, отмечался, а вот сам факт избрания на царство праздником не был. Заметим, что сегодня День народного единства понимается как полное окончание Смуты, однако и здесь всё не столь однозначно. Древние боярские семьи, связанные с Рюриковичами, не одобрили кандидатуру Михаила Романова, поддержка была лишь со стороны дворянства и казачества, которые в нужный момент оттеснили альтернативных кандидатов. В частности, князь Дмитрий Пожарский, который тогда проявил себя героем, стратегом и талантливым полководцем, предпочёл не ввязываться в схватку за престол, хотя прав у него было больше, так как, на самом деле, он был из рода князей  Пожарских-Стародубских, то есть являлся прямым потомком Рюриковичей. Более того, новые власти сделали всё для минимизации его влияния на политические процессы и преуменьшения его заслуг. Романовы словно стремились дистанцироваться от руководителей Второго ополчения.

Сторонники празднования Дня народного единства часто противопоставляют Второе ополчение и условный орган знатнейших родов «Семибоярщину»,  представители которой, по их версии, потерпели фиаско и утратили своё влияние. Действительно, условные члены данного союза, уже не таясь, стремились реализовать давнюю мечту аристократии со времён Ивана Грозного об ограничении прерогатив царской власти в пользу сильного аристократического совета. Можно рассматривать эту попытку как олигархизацию. Своим идеалом они видели устройство власти по образу Речи Посполитой. При этом, если польский сейм, ограничивавший власть короля, в XVII-ом веке помимо шляхты включал в себя состоятельных горожан и богатых купцов, то в России члены Семибоярщины делиться властью не желали. Популярности в народе у них не было, их идея пригласить на трон польского наследного королевича Владислава для подтверждения своих прав, по сути, навязывала России унию с Польшей с вероятностью дальнейшего поглощения со стороны последней. Второе ополчения сорвало эти планы, показав, кто является хозяином положения в стране. 

Отсутствие поддержки со стороны народа и чёткого аппарата управления привело к изоляции членов Семибоярщины в Кремле вместе с польским гарнизоном. Был подписан новый договор с канцлером Станиславом Жолкевским об избрании царём Владислава. Сдача польского гарнизона по сути означала и низложение членов Семибоярщины. На этом совпадения с официальной версией заканчиваются. Никто из членов Семибоярщины не понёс реального наказания, среди «сидельцев» в Кремле был отец Михаила Романова Фёдор Никитич (Филарет), который на момент победы ополчения находился с миссией в Варшаве и вёл переговоры от лица Семибоярщины. Победа ополчения спутала все карты. 

Да, Филарет превратился в пленника, но с особыми правами, и получил возможность наблюдать за тем, кто одержит верх в борьбе за власть в Москве. После избрания сына Филарета царём, а его самого патриархом, члены скомпрометировавшей себя Семибоярщины не понесли наказания, а скорее, выведены «в тень». Таким образом, говорить об антагонизме Романовых и Семибоярщины не приходится, а вот неприязнь к лидерам Ополчения у Романовых присутствовала.

Пришла ли благодать с воцарением Романовых?

До недавнего времени авторами идеи праздника разрабатывался тезис о наступлении социального согласия в России после воцарения Романовых, и, как следствие, — окончание периода Cмуты. В реальности говорить о наступлении мира в тот период не приходится. Страна лежала в руинах, бесчинствовали банды мародёров, усилилось угнетение помещичьих крестьян и розыск беглых для поддержания рентабельности помещичьего хозяйства. Положение самой династии внутри страны оставалось шатким и окончательно утвердилось лишь с воцарением Алексея Михайловича ценой закрепощения крестьян по Соборному уложению 1670 года. Ответом на это со стороны народа стало неподчинение и массовое бегство от вотчинников, затем — движение Степана Разина, которое грозило низвергнуть страну в хаос. 

Политическая нестабильность реально угрожала вмешательством внешних игроков, в частности, Османской империи. При этом практики проведения Земских соборов для совета со всей «землёй» были прекращены. Последний Земский собор был проведён в октябре 1653 года для формального утверждения решения о войне с Речью Посполитой. Характерно, что верховодили на нём не представители Московского царства, а сильно полонизированные малороссийские выдвиженцы. Картины единения народа и новой династии не складывается, так как противоречия власти и народа не были решены. Во внешней сфере ситуация была не лучше. Во-первых, как не пытались Романовы связать свою родословную с Рюриковичами через жену Ивана Грозного Анастасию, похвастаться родовитостью в сравнении с Рюриковичами и Гедеминами они не могли. Это порождало проблемы на пути внешнеполитического признания. Отношения с Польшей долгое время оставались неурегулированными. Король Сигизмунд воспринимал Федора Никитича как обманщика, укравшего у него московский трон. Затем Варшаве удалось организовать кампанию по очернению и непризнанию новой династии в Европе. Поляки воспринимали Деулинское перемирие как отсрочку своей неизбежной победы. Тем более, что в руках Польши оставались все западные области России, включая Смоленск. В ходе Смоленской войны польской армии Владиславу опять удалось дойти почти до Москвы. Вплоть до Андрусовского перемирия 1667 года Польша не снимала своих претензий на русский престол. Швеция и Османская империя также не спешили признавать и считаться с новой династией. Война за Украину и разгром османов под Чигириным в 1670-х годах дали новой России реальную опору и внешнее признание, а ведь с момента окончания Смуты прошло пятьдесят лет.

История — надзирательница

Данные проблемы и нестыковки являются общими, однако, даже они показывают всю шаткость идеологемы Дня народного единства. Процессы Смуты не были остановлены и решены с избранием новой династии, а скорее заморожены, а по некоторым позициям всё стало даже хуже, чем до начала Смуты. Праздник, при всей его пропаганде, так и не стал истинно-народным, а мифов того времени и тёмных пятен оказывается даже больше чем вокруг событий Октябрьской революции. Скорее всего, данные события нуждаются не в возвеличивании, а в кропотливом и трудоёмком исследовании. Важно также помнить старый принцип, о том, что каждый в меру непонимания работает на себя, а в меру непонимания на того, кто знает и понимает больше. А тем людям, кто пытается играть с историческими событиями ради сиюминутной выгоды направлены слова русского историка и социолога В.О. Ключевского, который говорил: 

«История не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, но только наказывает за незнание уроков». 

Соответственно этому события, их вызовы, связанные с ними драмы, не понятые, не осознанные, или же не решённые современниками, могут матрично повториться уже на новом витке истории, а общество будет подобно ослику, бредущему за морковкой. Желательно, чтобы общество совместно искало алгоритмы разрешения проблем, а не полагалось на кого-то ещё и имело максимально возможный доступ к точкам зрения на событие. С другой стороны, те кто руководствуются конъюнктурой могут, сами того не желая, выпустить джина из бутылки и обострить старые раны и беды. При этом коварный Никто, впервые появившийся в поэме «Одиссея» Гомера, может начать свою игру и оживить те сценарии и событийные параллели, которые намного более важны, нежели клановые разборки и идеологические споры, вписав их всех в матрицу, о которой они даже не подозревают.

Думается, что главной ошибкой авторов праздника стала также и оценка событий периода Смуты с высоты сегодняшнего дня. Действительно, Романовым удалось царствовать в России триста лет и по-своему способствовать её превращению в великую державу. Период конца XVI — XVII веков изменил лицо страны навсегда, страна стала иной, а народы Русской цивилизации проявили историческую ответственность и чудеса героизма, не позволив реализовать захватнические планы, и осуществить превращение страны в полуколонию. Проблема в том, что авторы концепции праздника вместо того чтобы по-новому взглянуть на этот рубежный период в истории страны, поощряя широкую общественную дискуссию, решили просто подменить аксиоматику Октября и навязать обществу жёсткую «народную скрепу» по принципу «хоть бы что, а там — разберёмся». Проблема также и в том, что декларируя на словах справедливость для всего общества, на практике после начала 90-х годов идёт попытка сформировать новые «родовые элитарные кланы».

День народного единства должен был сплотить нынешнее общество, ведь согласно ещё романовским идеологемам, в 1613 году и «элита»,  и народ объединились ради спасения страны и поддержки новой «народной» династии. Вопрос о том, насколько реально это «единство» имело тогда место в наши дни не обсуждался. Скорее, можно говорить о том, что народное единство ради спасения страны имело место, но это не означало консолидации вокруг новой «элиты», которую олицетворяли Романовы и поддержавшие их дворянские рода, а также часть клира РПЦ (точнее, достаточно жёсткая и бескомпромиссная её часть, которую олицетворял Филарет Никитич Романов). В дальнейшем имело место предательство интересов широких масс со стороны уже этой новой «элиты» и преследование собственных интересов. Важно помнить, что в любых смутах погибают лучшие и достойнейшие, а плодами пользуются подлецы.

Если посмотреть на политический курс страны после Смуты, то обращают на себя внимание такие процессы, как новое издание крепостничества (а таких жёстких мер в отношении крестьян, как в Соборном уложении 1649 года страна ещё не знала), жёсткое противоборство любому религиозному инакомыслию и проведение политики церковного единообразия, завершившегося религиозным расколом и появлением двух общественных сил в рамках одного государства: староверов и нововеров. Государство всё больше втягивалось в затратные войны, как на западе, так и на востоке, а разница в положении элиты и простонародья становилась всё отчетливей. Странно оценивать подобные процессы, как восстановление единства и доверия власти и общества, так как условия жизни большинства оказались примерно те же, если не более худшие, чем накануне Смуты, да и сама она ещё долго напоминала о себе внутри страны после 1612 года, то есть — фактического воцарения рода Романовых. 

Романовы — одни из многих

Возможно, более верным, продуктивным  подходом является попытка рассмотреть данный род (Романовых) лишь как первый среди равных в борьбе за российский престол и будущую модель развития Русского государства, тогда ситуация становится более интересной для анализа. В период Смуты эта семья в начале не являлась фаворитом в борьбе за обладание русским престолом, и её восхождение к власти было очень трудным и долгим. Помимо института «самозванцев»,  который был выгоден как боярской аристократии, так и внешним силам для превращения страны в полуколонию, было ещё два рода, которые имели прав на престол больше чем Романовы. Это Годуновы и Шуйские, которые в равной мере стремились оттеснить Романовых на вторые роли. Обоих представителей, и Бориса Годунова, и Василия Шуйского, Романовская историография либо лишний раз не упоминала, либо стремилась возложить на них всю ответственность за катастрофы и провалы периода Смуты. Кстати, оба монарха Романовых не жаловали. При этом своё участие в интригах, ставивших под угрозу Российское государство, в историографии Романовых предано забвению. 

Шуйский

Василий Шуйский правил всего четыре года, не сумев справиться с внутренними проблемами и за короткое время настроив всех против себя. Показательно, что в народе за ним закрепилось прозвище «недоцарь». Поводом для такого прозвища являлось его не всенародное избрание, его кандидатуру спешно «выкрикнули в народ» сразу после убийства Лжедмитрия I. Крайне противоречивая и непоследовательная внутренняя политика нового царя оттолкнула от него даже вчерашних сторонников, попытка завоевать народную любовь успеха не имела. Интересно, что именно Шуйский, ощущая шаткость своего положения и управленческую неразбериху, выступил за расширение полномочий Земского собора. Сама практика созыва земских соборов и советов с Землёй восходит к Ивану IV, однако Василий Шуйский, судя по всему, хотел ещё больше расширить полномочия Собора. Так, оповещая подданных о вступлении на престол нового монарха, первое, на что упирает его крестоцеловальная запись, — это то, что сел Шуйский на трон: 

«Божиею милостию… щедротами и человеколюбием славимого Бога, и за молением освящённого собора, и по челобитию и прошению всего православного христианства». 

Авторитет «всей земли» (моление духовенства и челобитные разных чинов московского государственного люда) поставлен здесь сразу за повелением Бога. Фактически впервые провозглашен постулат:

«глас народа — глас Божий». 

То есть, впервые в русской истории высказана идея выборного монарха, ответственного перед основными сословиями. Василий Шуйский идёт ещё дальше и провозглашает в своей крестоцеловальной записи о верховенстве «общего суда» перед волей монарха: 

«И позволил есмя я, царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии, целовати крест на том, что мне, великому государю, всякого человека , не осудя истинным судом з боляры своими, смерти не предавати, и вотчин, и дворов, и животов у братии их, и у жен, и у детей не отъимити, будут которые с ним в мысли не были; также и у гостей, и у торговых, и у черных людей, хотя который по суду и по сыску доидет смертные вины, и после их у жен их и у детей дворов, и лавок, и животов, не отъимати, будут с ними они в той вине неповинны; да и доводов ложных мне, великому государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи, чтобы в том православное христианство без вины не гибли, а хто на кого лжет и сыскав того казнити, смотря по вине его: что было возвел неподелно, тем сам и осудится». 

Конечно, можно говорить о таком положении, как о временной мере, продиктованной нестабильностью власти. Можно рассматривать крестоцеловальную запись Василия Шуйского, как попытку перенесения системы функционирования польского сейма на русскую почву. По сути, такое положение давало большие прерогативы боярской аристократии, о которых она мечтала со времён князя Андрея Курбского. Однако в Русской цивилизации этот способ взаимоотношений власти и общества, успешно апробированный в странах Европы в форме Великой хартии вольностей в Англии, Генеральных штатов во Франции, риксродов в Скандинавских королевствах, не только не решил проблемы выживания страны и властного кризиса, а, напротив, — способствовал падению авторитета нового монарха и дальнейшей эскалации Смуты. Новую конструкцию власти народ воспринял как слабость, а не шаг для наведения закона и порядка. Позднее Романовы воспользуются идеей проведения земских соборов, использовав идею Василия Шуйского. Однако будут идти по пути ограничения полномочий данного органа власти, чётко отслеживая его решения, а в ХVII веке от него и вовсе откажутся. Пытаясь изобразить себя народной династией, Романовы на деле стремились избавиться от общественного контроля.

Годунов

Ещё более важной фигурой, как для понимания периода Смуты, так и для оценки альтернативных путей развития русской цивилизации, является Борис Годунов. Этому царю повезло ещё меньше чем Василию Шуйскому. Романовский официоз всячески старался предать забвению фигуру Бориса, изображая его лишь худородным выскочкой-интриганом, мнительным убийцей своего якобы соперника царевича Дмитрия. На него стремились списывать все ошибки и катастрофы, умалчивая о достижениях и успехах. Альтернативной точки зрения в дореволюционной историографии не могло быть. Не повезло Борису и в литературных воплощениях. 

Наиболее ярким произведением о нём по силе воздействия до сих пор остаётся трагедия А.С. Пушкина «Борис Годунов». О ней подробнее будет сказано в других статьях этого цикла. Пока отметим, что общество до сих пор не увидело всей многогранности этой трагедии, воспринимая судьбу Годунова как отрицательную и обречённую с самого начала. Во многом именно после этого произведения окончательно в народном сознании утвердился образ убийцы, потерявшего после этого покой и любовь народа, Божье заступничество. Эта же версия была ещё более вольно изложена А.К. Толстым в его трагедии «Царь Борис»,  опубликованной в 1870 году. 

Таким образом, литературный Борис Годунов добавился к «дуэту коронованных убийц» — шекспировскому Ричарду III, который волей поэта убил двух малолетних племянников, и королю Испании Филиппу II, которому народная молва приписывала убийство после изоляции своего сына дона Карлоса за якобы вольнодумие и религиозный гуманизм. Позднее эта история была увековечена немецким поэтом-романтиком Шиллером. По мнению русского литературного критика В.Г. Белинского: 

«толпа — собрание людей, живущих по предрассудку  и рассуждающих по авторитету». 

Поэтому, как бы не старались нынешние историки, если не обелить, то хотя бы взглянуть на трёх правителей более здраво, объективно, как на жертв обстоятельств и происков более удачливых соперников, их литературные образы зачастую имеют большую привлекательность и живучесть.

В случае с Борисом Годуновым проблема состоит ещё и в том, что и после революции в отношении него, членов его семьи, его планов на развитие страны не было предложено альтернативных исследований. Руководствуясь принципом, что личность вторична народным массам, советские историки сфокусировались на классовой борьбе, «крестьянской войне» Ивана Болотникова, сравнении стратификации России и стран Европы того периода, «генезисе русского капитализма». 

Промежуточные выводы

Сегодня очевидно, что общество уже не удовлетворено ни традиционными оценками Смуты вообще, ни Бориса Годунова в частности. И Годунов, и Смута более интересны, противоречивы, многогранны, чем оценки, унаследованные ещё со времен Романовых. 

Борис Годунов, в силу своей незаурядности и неординарности, заслуживает более глубокого и пристального изучения и достойного места в истории страны, вместо того, чтобы довольствоваться славой убийцы царевича-отрока и интригана, всеми силами державшегося за власть. Без претензий на безапелляционность, мы в данном цикле статей попробуем проследить жизненный путь царя Бориса Годунова, с присущими ему прозрениями и поражениями, постараемся понять замыслы его курса, дадим скромную оценку трагедии «Борис Годунов»,  попробуем понять, как образы и матрица того периода отражаются в дне сегодняшнем, поразмышляем, какие уроки Смуты актуальны для дня сегодняшнего. А начнём наш рассказ через анализ популярного сериала/исторического телепроекта «Годунов».

Продолжение следует…